— Это верно. Поднять ее тяжело. Зато если б удалось!.. Ключи у нас есть, я их у пленного отобрал. Конечно, кроме тех полицейских, в окопе вокруг нас сидят в засаде и другие. Но как ты думаешь, Тамакити, удастся прорвать их заслон на полицейской машине? Ведь эта машина их — самая мощная, и наши шансы бы уравнялись.

— Может, дело и выгорит. Только я не понимаю, почему мы должны выбираться отсюда? — равнодушно спросил Тамакити.

— Ясно, пока они не ответили на наши требования, останемся здесь. И если нам предоставят судно — эта машина нам ни к чему. Я просто думаю, как выбраться отсюда, если они не примут наши условия и снова начнут выкуривать нас газовыми пулями.

— Я вижу, ты не очень-то веришь, что мы получим судно, — равнодушнее прежнего сказал Тамакити и стал поглаживать автомат, который и во время еды стоял рядом с ним.

— Интересно, как ты собираешься поднять машину? — спросил Такаки, подхватывая нить разговора, прерванную Тамакити.

— Я вовсе не уверен, что это возможно, — отвечал Красномордый, и заливавший его щеки багрянец пополз к шее. — Но если попытаться устроить взрыв рядом с машиной, вдруг она от взрывной волны снова встанет на колеса. Ведь она перевернулась тоже от взрыва, верно?

— Давайте взорвем у подножья холма пару гранат и посмотрим, что будет, — сказал Такаки.

Тамакити вскинул голову и глянул на Такаки. Но его опередил Красномордый.

— Нет, гранаты на это тратить нельзя, — возразил он. — Дело уж больно сомнительное.

— Как же быть? — спросил Такаки.

— Лучше я подберусь к перевернутой машине и, улучив момент, взорву у подножья холма динамит, — быстро ответил Красномордый, будто речь шла о пустяках.

— Да это чистое безумие, — насмешливо бросил Тамакити.

— Безумие? А не безумием ли мы занимались до сих пор? — парировал Красномордый. — Я и в Союз свободных мореплавателей вступил, и заперся здесь с вами, и сражаюсь потому, что это безумие как раз по мне.

— А ты уверен, что тебя не подстрелят? Сам же назвал свою затею сомнительной. Встанет ли машина на колеса? И удастся ли еще подложить динамит? — вмешался Такаки.

— Не знаю, встанет ли она на колеса. Но подложить где надо динамит я берусь, — сказал Красномордый. — Я уверен, именно такой безумный план и должен удасться. Великие люди в истории не раз делали вещи, которые поначалу всем казались чистым безумием.

— Ладно, хватит об этом, — отрезал Тамакити, поморщившись. — Дам тебе динамит. Сколько нужно-то? Подложишь слишком много — машину разнесет на куски, да и тебя самого зашвырнет черт знает куда...

— Боишься безумия? — насмешливо спросил Красномордый.

Тамакити, который раньше остро реагировал даже на безобидные насмешки Красномордого, спокойно встал и пошел в бункер за динамитом.

— Он на все согласен, лишь бы не требовали его драгоценные гранаты, — тихо сказал Такаки.

— Не будь Тамакити, мы бы давно остались без боеприпасов, и полицейские, отделав нас дубинками, выволокли бы всех отсюда, — вступился за него Красномордый.

— Думаешь взяться за дело, когда стемнеет? — спросил Исана.

— Нет, ждать до ночи нельзя, — ответил Красномордый чуть ли не испуганно. — Если им удалось убедить общественное мнение, что надо освободить заложников, значит, скоро начнут наступление. Забросают убежище дымовыми шашками, тогда я и выберусь отсюда.

— Но они наверняка будут стрелять газовыми пулями, и тебе придется туго.

— Надену костюм для подводного плавания, глаза прикрою маской, и слезоточивый газ мне нипочем, — заявил Красномордый. — Попробую нырнуть в мутное море, где вокруг не видно ни зги.

Он с присвистом сделал глубокий вдох, как пловец перед погружением. Мощный вдох его разнесся по всему убежищу, но Дзин не испугался и даже внимательно посмотрел на губы Красномордого, словно вылетевший из них звук был пением неведомой птицы. Этот взгляд заставил подростка покраснеть от радости.

— Дзин, это человек. Этот звук издал человек, — сказал Красномордый, выдыхая воздух.

Когда члены команды, отправив Инаго с Дзином в бункер, вернулись в рубку, Доктор, наблюдавший за происходящим через бойницу и слушавший радио, сообщил Исана:

— Ваша жена собирается приехать уговаривать нас. Ее ждут с минуты на минуту. У ограды автозавода находится штаб полицейских сил, и на пресс-конференции она сказала, что направляется туда, чтобы переубедить нас. Это передали по радио.

— А о нашем требовании предоставить корабль она говорила что-нибудь?

— Ни слова. Не сказала даже, что, как мать, просит полицию любыми средствами спасти заложников. Хотя наводящий вопрос был задан. Она ответила, что народ не должен склоняться перед насилием, пусть это и повлечет за собой отдельные жертвы. Короче, она из тех политиканов, что зовутся ястребами. Я, правда, не уверен, она ли это была, хотел пойти за вами. Но подумал, а вдруг они неожиданно пойдут в атаку, и остался.

— Моя жена — достойная ученица одного прожженного политикана. Хочет небось доказать избирателям, что из нее выйдет истинный политик...

— А может, избирателей больше впечатлил бы трогательный призыв страдающей матери, чей ребенок взят в качестве заложника? — спросил Такаки.

— В ней чувствуется американская школа, — ответил Исана. — Хочет воздействовать на избирателей, так сказать, чистыми методами. Мне это больше по душе.

— Интересно, какие условия она выставит? Что ж, подождем — увидим. Во всяком случае, если вместо стандартных фраз начнутся уговоры, это уже шаг вперед, — сказал Такаки. — Пусть с нами вступит в переговоры даже самый отъявленный ястреб, все как-никак уступка.

— Моя жена, должно быть, не верит, что мы с Дзином — заложники. Она понимает, что я ваш единомышленник. Кстати, она об этом не говорила? Если нет, значит, у нас еще есть надежда.

— А как она думает приблизиться к нам, чтобы начать переговоры? Тоже на машине «скорой помощи»?

— Нет, вряд ли, — сказал Такаки. — На «скорой помощи» они отправляют в тыл пострадавших полицейских, демонстрируя на весь мир заботу о стражах народных интересов. Скорее всего, прикатит на полицейской машине.

— Тогда для прикрытия они начнут обстрел дымовыми шашками и газовыми пулями, — с надеждой сказал Красномордый. — Этим-то я и воспользуюсь...

Бойницы в рубке были снова как следует заделаны. Оставив на третьем этаже наблюдателем Такаки, все спустились вниз и помогли Красномордому облачиться в костюм для подводного плавания. Одновременно велись необходимые приготовления в прихожей — обставлялась как бы сценическая площадка, откуда Красномордый должен был начать представление. Делалось все не ради него, а для защиты остающихся в убежище — на этом настаивал сам Красномордый. Как только он выскочит наружу, дверь снова должна быть забаррикадирована обломками железобетона. И сейчас их нагромождали в виде башни — обрушив ее одним толчком, можно было сразу завалить дверь...

— А вдруг тебя заметят у самой двери? Мы ведь ее завалим и быстро открыть не сможем, — спохватился Тамакити.

— Если заметят, я все равно не вернусь. Они небось сразу откроют по двери огонь газовыми пулями, — сказал Красномордый. — Тем более ее нужно срочно забаррикадировать.

— Сам говоришь: если заметят — конец. Может, лучше ничего не затевать? Ну доберешься, а дальше что? — проворчал Тамакити. — Это ведь чистое...

— Чистое безумие. Да? Я ведь сказал: именно поэтому дело, возможно, и выгорит, — заявил Красномордый.

Три часа тридцать пять минут. В убежище снова полетели дымовые шашки и газовые пули. Бойницы, выходившие на винтовую лестницу, заволокло белым дымом, стало темно, как под водой. Красномордый поправил маску и с шумом вобрал в себя воздух. Дверь открылась, и он выскочил наружу. В полосах света, как во время ливня при ярком солнце, ползли по земле густые белые, как пар, волны. Согнувшись, будто нырнув в воду, растворился в них Красномордый. Дверь тут же захлопнулась. Клубы слезоточивого газа успели все же ворваться в убежище и как злобные твари набросились на подростков. Они кашляли, задыхались, обливались слезами, глаза невозможно было закрыть: сразу начиналась нестерпимая резь.